ОТ СЧАСТЬЯ ДО РИСКА

THE TENGE продолжает рубрику выходного дня, посвящённую выдающимся экономистам, чьи идеи и эмпирические исследования формируют современные подходы к анализу и пониманию мировой экономики. На прошлой неделе мы рассматривали вклад Даррелла Даффи. Сегодня в центре внимания – Мэтью Рабин, один из ключевых представителей поведенческой экономики.

Мэтью Рабин – один из наиболее влиятельных представителей современной поведенческой экономики. На протяжении всей своей научной карьеры он стремился глубже понять экономическое поведение людей, исследуя психологические механизмы, из-за которых реальные решения систематически отклоняются от прогнозов классической модели рациональности и максимизации полезности. Его работы показали, что многие так называемые «аномалии», выявленные в эмпирических исследованиях и кажущиеся нарушениями традиционных экономических закономерностей, на самом деле отражают устойчивые закономерности человеческой психологии. Используя инструменты поведенической науки, Рабин доказал, что эти явления не являются случайными исключениями, а составляют фундаментальную часть экономического анализа, требующую формализации и учёта в моделях.

Модели поведенческих предпочтений

Они позволили формализовать и включить в экономический анализ те аспекты человеческого поведения, которые выходят за рамки классической модели «homo economicus». В отличие от традиционной микроэкономики, где индивид рассматривается как рациональный агент, всегда максимизирующий собственную полезность, Рабин показал, что реальные решения людей систематически отклоняются от этой логики. Он предложил целый набор моделей, учитывающих психологические факторы, когнитивные искажения и социальные мотивы.

Прежде всего, значительный вклад Рабина связан с разработкой моделей потерь и выигрышей. В рамках этих моделей он использовал идеи поведенческой психологии и теории перспектив Канемана и Тверски, формализовав принцип «неприятие потерь» (loss aversion). Согласно этой концепции, субъективная боль от потери некоторой суммы денег существенно выше по силе, чем радость от приобретения такой же суммы. Рабин показал, что это отклонение нельзя игнорировать при анализе выбора в условиях риска: люди избегают сделок, которые объективно могут быть выгодными просто потому, что вероятность потерь оказывает на них непропорционально сильное психологическое воздействие.

Второе направление связано с описанием временных предпочтений. Рабин развил и адаптировал модель гиперболического дисконтирования, которая объясняет, почему люди склонны чрезмерно обесценивать будущее по сравнению с настоящим. Это приводит к таким распространённым явлениям, как прокрастинация, недосбережения и неспособность следовать долгосрочным планам (например, придерживаться диеты или копить на пенсию). В отличие от стандартной экспоненциальной функции дисконтирования, гиперболическая модель лучше отражает наблюдаемое поведение: человек одновременно может хотеть «начать завтра» вести себя рационально, но в моменте снова отдаёт предпочтение краткосрочной выгоде.

Третье важное направление – социальные предпочтения. Рабин предложил формальную модель, учитывающую, что индивиды ориентируются не только на собственную полезность, но и на распределение выгод между другими. В его модели важны альтруизм, чувство справедливости, а также взаимность и готовность вознаграждать «дружелюбное» поведение и наказывать «несправедливое», даже если это сопряжено с личными издержками. Эти идеи легли в основу современных моделей контрактов и теории игр, где поведение участников объясняется не только материальными стимулами, но и социальной мотивацией.

Психология риска

В традиционной модели предполагается, что индивиды оценивают лотереи и неопределённые исходы с помощью математического ожидания полезности, и их отношение к риску постоянно и непротиворечиво. Рабин же показал, что в реальности это допущение приводит к нелепым выводам. В своей знаменитой «парадоксальной демонстрации» он доказал: если предположить, что человек отвергает небольшие рисковые сделки (например, лотерею с 50% шансом выиграть $11 и 50% шансом проиграть $10), то в рамках классической модели это означает, что такой человек должен отвергать и очень выгодные предложения, вплоть до лотерей с шансом 50% выиграть миллионы долларов против минимального риска потери. Этот парадокс известен как теорема Рабина о неприятии риска (Rabin’s calibration theorem) и стал ключевым аргументом в пользу пересмотра стандартных моделей.

Работы Рабина в этой области показали, что поведение человека в условиях риска обладает нелинейной природой: люди чрезвычайно чувствительны к малым потерям, но их отношение к крупным рискам не соответствует предсказаниям теории ожидаемой полезности. Он предложил использовать альтернативные подходы, которые учитывают:

• неприятие потерь (loss aversion) – асимметрию в восприятии выигрышей и потерь;
• ограниченную рациональность – склонность к систематическим ошибкам при оценке вероятностей;
• локальную оценку риска – ситуацию, когда решения принимаются в контексте ближайших возможных исходов, а не всей долгосрочной траектории.

Эти идеи оказали колоссальное влияние на последующее развитие экономики. Они объяснили, почему люди часто ведут себя «иррационально», а именно отказываются от небольших ставок с положительным математическим ожиданием, покупают страховки от маловероятных событий или избегают инвестиций с краткосрочной волатильностью, даже если долгосрочная отдача высока.

Экономика счастья и субъективного благополучия

В классической теории уровень полезности связывается с объёмом потребления или дохода, и предполагается, что большее количество ресурсов автоматически повышает благополучие. Однако Рабин, опираясь на эмпирические данные и поведенческие наблюдения, показывает: субъективное ощущение счастья и удовлетворённости жизнью далеко не всегда следует за ростом доходов или материальных благ.

Важным элементом его анализа является сравнительное восприятие. Рабин подчёркивает, что люди оценивают своё положение не в абсолютных цифрах, а через призму социального контекста. Доход или благополучие приобретают смысл только в сравнении с уровнем окружения — соседей, коллег, друзей или даже общества в целом. Поэтому рост дохода в обществе, где доходы остальных растут ещё быстрее, может не увеличивать субъективного счастья, а наоборот, усиливать ощущение относительной бедности. Это явление связано с так называемыми социальными предпочтениями — стремлением к справедливости и чувствительностью к неравенству.

Другой ключевой аспект в работах Рабина — роль ожиданий и адаптации. Человек быстро привыкает к новому уровню дохода, потребления или статусу. Первоначальный скачок благосостояния вызывает радость, но через короткое время становится «новой нормой», и субъективное ощущение счастья возвращается к прежнему уровню. Этот процесс известен как «гедонистическая адаптация». Рабин отмечает, что в долгосрочной перспективе субъективное благополучие зависит не столько от абсолютного уровня дохода, сколько от динамики его изменений и соответствия достигнутого уровня ожиданиям человека.

Рабин также анализирует связь счастья и экономического выбора. Например, люди могут сознательно отказываться от более высокооплачиваемой работы, если она сопряжена с высоким стрессом и потерей свободного времени. Это показывает, что субъективное благополучие складывается из гораздо более широкого набора факторов, чем предполагает стандартная модель полезности: важны здоровье, стабильность, социальные связи и ощущение справедливости.

В совокупности, счастье определяется сложным взаимодействием доходов, ожиданий, социальных сравнений и индивидуальных ценностей и именно это делает анализ благосостояния более реалистичным и прикладным для разработки экономической и социальной политики.