#ЧИТАЕМКНИГИ. ЛЮДИ, ВЛАСТЬ И ПРИБЫЛЬ: ПРОГРЕССИВНЫЙ КАПИТАЛИЗМ В ЭПОХУ МАССОВОГО НЕДОВОЛЬСТВА

Автор этой книги Джозеф Стиглиц — лауреат Нобелевской премии по экономике. Когда-то он был председателем Экономического совета при президенте Клинтоне и главным экономистом Всемирного банка. В книге он рассказывает, почему Америка, а вместе с ней и другие страны оказались в кризисе. Основная причина — слепая вера в эффективность рынков, в саморегулирование, в идею о том, что чем больше богатеют владельцы корпораций, тем лучше всем, так как они неизбежно обратят свои сверхдоходы в инвестиции. По мнению Стиглица, рынки неспособны эффективно работать без должного регулирования со стороны государства: иначе общество получает плохо управляемую глобализацию, возрастающую рыночную власть корпораций и ничем не оправданное неравенство доходов. Автор показывает, как мы пришли к такой ситуации, и дает рекомендации, что нужно делать, чтобы двигаться вперед. В книге представлена альтернатива рейганомике и трампономике. Да, она весьма... социалистическая, но такая точка зрения тоже есть.

Отрывок из Третьей главы — Эксплуатация и рыночная власть

Типичные учебники по экономике — и во многом политическая риторика — фокусируют внимание на важности конкуренции. За последние четыре десятилетия экономическая теория и факты опровергли идею о том, что большинство рынков в основе своей конкурентны, и веру в то, что некий вариант «конкурентной модели» может давать хорошее и даже адекватное представление о нашей экономике. Возможно, когда-то давно картина изощренной, если не безжалостной, конкуренции несметного числа фирм за более качественное обслуживание клиентов с наименьшими затратами и давала хорошее представление об американской экономике. Однако сегодня мы живем в экономике, где несколько фирм могут загребать львиную долю прибыли себе и занимать доминирующее положение долгие годы.

Наши новые технологические лидеры перестали даже на словах упоминать о конкуренции — Питер Тиль, один из выдающихся предпринимателей Кремниевой долины, который недолгое время был в числе советников Трампа, высказался на этот счет предельно откровенно: «Конкуренция — это для неудачников». Уоррен Баффетт, один из богатейших людей страны и талантливейший инвестор, также понимает это очень хорошо. В 2011 г. он заявил Комиссии по расследованию причин кризиса:

— Самым главным при оценке бизнеса является его способность диктовать цену. Если вы можете поднимать цены, не уступая рыночную долю конкурентам, у вас очень хороший бизнес. Если у вас достаточно приличный бизнес, если вы владеете занимающей монопольное положение газетой или сетью телевизионных станций, то даже ваш племянник-кретин может управлять им.

Чуть раньше он разъяснял своим инвесторам, что входной барьер подобен крепостному рву, заполненному водой:

— Мы представляем это как крепостной ров и способность поддерживать такую его ширину, которая исключает форсирование. Мы требуем от нашего менеджера ежегодного расширения этого рва.

Баффетт совершенно прав в своих оценках, и неконкурентный мир, который он так откровенно описывает, не несет нам ничего хорошего. Проблема в том, что барьеры для конкуренции существуют повсеместно. Как объясняется ниже, нужна уйма изобретательности для создания, использования и сохранения рыночной власти — то есть для создания инструментов, с помощью которых менеджеры расширяют окружающий их крепостной ров и используют полученную власть для эксплуатации других и увеличения своих прибылей. Почему наши бизнес-лидеры не любят конкуренцию, вполне понятно: конкуренция снижает прибыль до такого уровня, на котором рентабельность капитала с учетом риска едва позволяет привлекать инвестиции. А им нужна более высокая прибыль, чем та, которую допускает конкурентный рынок. Крепостные рвы расширяются для того, чтобы положить конец конкуренции, и это дело требует огромной изобретательности.

Что нам нужно сейчас, так это обновление, противодействующее такой изобретательности, — восстановление конкуренции и создание более сбалансированной экономики. В оставшейся части этой главы я покажу, что можно сделать.

Начнем с простого вопроса: есть ли основания для того, чтобы цены на телекоммуникационные услуги в США, включая широкополосный доступ в интернет, были значительно выше, чем во многих других странах, а качество обслуживания значительно ниже? Многие инновации родились именно в Соединенных Штатах. Интеллектуальный фундамент для них заложили наши поддерживаемые государством исследовательские и образовательные институты. Телекоммуникации теперь стали глобальной технологией, требующей незначительных трудозатрат, поэтому высокая заработная плата не может служить объяснением. Ответ на эту загадку прост — рыночная власть. Ростом рыночной власти в значительной мере объясняется и загадка, представленная в последней главе. В ней речь идет о том, почему казалось бы самая инновационная экономика в мире демонстрирует такой низкий рост и почему такая малая часть этого роста идет на пользу обычным гражданам. Рыночная власть позволяет фирмам эксплуатировать потребителей, устанавливая более высокие цены, чем они могли бы в ином случае, и извлекать выгоду множеством других способов. Высокие цены причиняют вред работникам в такой же мере, как и низкие зарплаты. В отсутствие рыночной власти конкуренция сводит избыточную прибыль к нулю, и, как мы увидим дальше, именно в этой избыточной прибыли кроется причина роста неравенства в Америке.

Рыночная власть позволяет фирмам также напрямую эксплуатировать работников, выплачивая более низкую зарплату, чем им пришлось бы платить иначе, и используя трудовые ресурсы в своих интересах другими способами. Рыночная власть трансформируется во власть политическую. Огромные прибыли, обеспечиваемые рыночной властью, позволяют компаниям — в условиях нашей ориентированной на деньги политики — покупать влияние, которое еще больше увеличивает их власть и прибыли, например в результате ослабления профсоюзов, принудительного ограничения конкуренции, предоставления банкам свободы эксплуатации простых граждан и структурирования глобализации так, что она еще больше ослабляет переговорную силу работников.

Страны могут приобретать богатство двумя путями: путем выкачивания богатства из других стран, как это делали колониальные державы, и путем его создания через инновации и обучение. Последнее — единственный реальный источник получения богатства для мира в целом.

То же самое касается и людей. Люди могут получать богатство путем эксплуатации других — в обществах, где царит беззаконие, для этого обычно используется грубая сила; а там, где закон несправедлив, — порабощение. В современной американской экономике это делается значительно более тонко. Можно, например, использовать рыночную власть и назначать высокие цены. Можно использовать непрозрачную структуру ценообразования, как в секторе здравоохранения. Можно заняться хищническим кредитованием, манипулированием рынка, инсайдерской торговлей или любой другой недобросовестной практикой, которая стала отличительной чертой финансового сектора. Основной формой «присвоения богатства» является коррупция. В развивающихся странах это могут быть деньги в конвертах. «Коррупция в американском стиле» значительно более изощренна — она выражается, например, в принятии законов, обеспечивающих продажу чего-либо правительству по завышенным ценам (для подрядчиков министерства обороны и фармацевтических компаний) или пониженную плату за природные ресурсы, которые принадлежат государству (для нефтяных и горнодобывающих компаний или лесозаготовительных фирм, работающих на государственных землях).

Альтернативно люди могут становиться богатыми в результате инноваций, создания новых продуктов и получения высокой прибыли в течение непродолжительного периода, пока другие не создадут аналоги или не улучшат их изобретения. Такое создание богатства увеличивает размер национального экономического пирога. Именно такой вид создания богатства требуется нам.

Получение богатства путем эксплуатации — это просто перераспределение богатства, которое зачастую предполагает изъятие денег внизу пирамиды и перемещение их на вершину. В действительности такой процесс нередко приводит к уничтожению богатства. Наши финансисты проделывают это при хищническом кредитовании, недобросовестной практике с кредитными картами, манипуляции рынком и инсайдерской торговле. Далее в этой книге мы рассмотрим другие способы, которые богатые используют для эксплуатации других.

Экономисты — сторонники свободного рынка любят представлять распределение национального дохода как результат действия объективных рыночных сил — подобных силам в физике, которые определяют наш вес. Вряд ли кому придет в голову идея отрицать закон тяготения. Если весы показывают, что человек набрал слишком большой вес, то он винит в этом не закон тяготения, а свою невоздержанность в еде. Законы экономики, однако, отличаются от законов физики: рынки формируются под влиянием государственной политики, и большинство из них далеки от свободной конкуренции. Государственная политика определяет, в частности, у кого какая рыночная власть.

Сторонники свободных рынков любят ссылаться на Адама Смита и его идею о том, что в преследовании своих собственных интересов люди и фирмы действуют, словно направляемые невидимой рукой, в интересах общества. При этом они забывают о предостережении Смита, который сказал, что «люди одной профессии редко собираются вместе даже для развлечения и увеселения, а их встречи заканчиваются заговором против общества или договоренностью поднять цены» [11]. Именно признание этой перманентной опасности заставило конгресс более 100 лет назад принять антимонопольное законодательство, запрещавшее сговоры в целях уменьшения конкуренции и ограничивающее практику ущемления свободной конкуренции.

Национальный доход можно условно разделить на трудовой доход, доход от капитала и все остальное. Большинство остального экономисты называют «рентой». Земельная рента — самый очевидный пример, однако доходы от природных ресурсов, монопольные прибыли и доходы от интеллектуальной собственности (то есть патентов и авторского права) также считаются «рентой». Существенная разница между, скажем, доходом от работы и рентой заключается в следующем: если люди работают больше, то размер национального пирога увеличивается. На идеальных рынках они получают в качестве дохода от своих дополнительных усилий в точности то, что было добавлено к национальному пирогу. В отличие от этого владелец земли или другого генерирующего ренту актива получает плату просто потому, что он владеет этой землей или активом. Земельный фонд можно считать фиксированным — ничто предпринимаемое собственником не прибавляет ничего к национальному пирогу, тем не менее он может получать большой доход. Все, что он получает, — это деньги, которые в ином случае ушли бы к другим. То же самое относится и к монополии: когда ее власть возрастает, монополист извлекает более высокую монопольную прибыль (или монопольную ренту). Здесь, однако, национальный пирог может даже сократиться, поскольку монополист, используя рыночную власть, ограничивает производство, чтобы сделать выпускаемые монополией товары более дефицитными.

Таким образом, в лучшем случае рента никак не помогает росту и эффективности, а в худшем — наносит вред. Она может быть вредной из-за создания перекосов в экономике, поскольку «вытесняет» «хорошую» экономическую деятельность, составляющую основу реального создания богатства. Мы обычно называем погоней за рентой стремление к получению более высоких доходов за счет повышения ренты. Если талантливых людей в обществе привлекать к погоне за рентой — например, к получению денег за счет использования рыночной власти, обдирания других в финансовом секторе, участия в азартных играх или других безнравственных видах деятельности, — то меньше талантов будет заниматься фундаментальными исследованиями, производством реально нужных товаров и услуг, а также другими видами деятельности, которые увеличивают богатство нации. Более того, если те, кто делает пенсионные накопления или копит средства для обеспечения своих потомков, будут инвестировать в генерирующие ренту активы вроде земли, то это снизит спрос на новые, действительно производительные активы вроде заводов и оборудования, повышающего производительность работников.

Получается, что в случае стремления к повышению ренты, особенно когда генерирующая ренту деятельность приносит вред, нужно беспокоиться о том, не усиливает ли это монопольную власть или эксплуатацию обычных потребителей. А именно такое стремление характерно для американской экономики сегодня.